Пьесы. Савва.

1 :: 2 :: 3 :: 4 :: 5 :: 6 :: 7 :: 8 :: 9 :: 10 :: 11 :: 12 :: 13 :: 14 :: 15 :: 16 :: 17 :: 18 :: 19 :: 20 :: 21 :: 22

Липа . Все равно. Ты видел много людей, образованных, умных, интересных, ты жил с ними,— ну как они живут, ну какие они? Расскажи мне все.

Савва . Дрянной народ.

Липа . Да?.. Что ты говоришь?

Савва . А живут они, как и вы здесь живете: глупо, бестолково, и только слова у них другие. Но это еще хуже. Скоту оправданием служит отсутствие речи, а когда скот начинает говорить, защищаться, мечтать, получается совсем мерзко. И жилье у них другое, это правда, но и то неважное. Я был, Липа, в одном городе, где живет сто тысяч человек, и во всех домах окна маленькие. Все любят свет, а никто не догадается, что нужно сделать большие окна. И когда строят новый дом, то окна делают по-старому — такие же маленькие.

Липа . Вот как, не думала я этого. Но ведь не все же такие, ведь видел же ты, наверное, хороших людей, которые умеют жить.

Савва . Как тебе сказать? Пожалуй, и видел, если не совсем хороших, то... Вот те, с которыми я жил последнее время, — народ ничего себе. Стараются брать жизнь не готовую, а делать ее по своей мерке. Но...

Липа . Кто же они? Студенты?

Савва . Нет. Ты, того, как насчет языка — не из болтливых?

Липа . Савва! Ну как тебе не стыдно!

Савва . Ладно. Так вот: ты читала про людей, которые бомбочки делают — бомбочки, понимаешь?.. Ну, и если кто-нибудь мешает жить, так они его, того, убирают. Называются они террористами. Но это не совсем верно. (Пренебрежительно.) Какие они террористы!

Липа (отодвигаясь, пораженная). Что ты говоришь? Неужели это правда? И ты тоже? Все так просто, и ты вдруг... Мне даже холодно стало.

За окном кричит петух, нашедший зерно и сзывающий кур.

Савва . Ну вот, испугалась. То расскажи, а то...

Липа . Нет, ничего, я так. Очень неожиданно, Савва. Я думала, что таких людей нет в действительности, что это только сочиняют. И вдруг мой брат... Ты не шутишь, Савва? Посмотри на меня!

Савва . Да чего ты испугалась? Они вовсе не такие страшные. Скорее даже они смирный народ, рассудительный. Долго собираются, рассуждают, а потом бац! — глядь, какого-нибудь воробья и прикончили. А через минуту, глядь, на этой же ветке другой воробей скачет. Что ты смотришь на мои руки?

Липа . Так. Дай мне твою руку... нет, правую.

Савва . На.

Липа . Какая она тяжелая. Ты слышишь, какие у меня холодные руки? Ну говори, говори — как это интересно!

Савва . Да что говорить! Люди они храбрые, это верно, но храбрость у них больше не в голове, а в руках. А голова у них старая, с перегородочками, и все они опасаются, как бы не сделать чего лишнего, как бы не повредить. Ну можно ли вырубить здоровенный лесище, рубя по одному дереву, скажи на милость! А они так и делают: с одного конца рубят, а на другом подрастает. Пустое получается занятие. Предложил я им как-то одно дельце, пообширнее, да они, того, испугались. Слабоваты. Ну, я и ушел от них: пусть себе упражняются в добродетели. Узкий народ: широты взгляда у них нет.

Липа . Ты говоришь это так спокойно, как будто шутишь.

Савва . Нет, я не шучу.

Липа . А ты — неужели ты ничего не боишься?

Савва . Я-то? Пока ничего — да и впереди не ожидаю. Страшнее того, Липа, что человек раз уже родился, ничего быть не может. Это все равно, что утопленника спросить: а что, дядя, промокнуть не боишься? (Смеется.)

Липа . Так вот ты какой!..

Савва . Одному я у них научился: уважению к динамиту. Сильная вещь, с большой способностью убеждать.

Липа . Тебе двадцать четыре только года. У тебя еще ни усов, ни бороды нет.

Савва (ощупывая лицо). Растительность дрянная, это верно. Но только что из этого следует?

Липа . Страх еще придет.

Савва . Нет. Если уже я до сих пор не испугался, когда жизнь увидел, так уж больше испугаться нечего. Жизнь, да. Вот обнимаю я глазами землю, всю ее, весь этот шарик, и нет на ней ничего страшнее человека и человеческой жизни. А человека я не боюсь.

Липа (почти не слушая его, восторженно). Да. Вот настоящие слова, вот! Савва, милый, я тоже не боюсь страданий тела. Я знаю, начни жечь меня на медленном огне, разрежь меня на части, я не вскрикну, — смеяться буду. Но я другого боюсь: я боюсь страдания людей, их неизбывного горя. Когда я подумаю ночью, в тишине, когда только колокол на часах, подумаю, сколько вокруг нас страданий, бесцельных, никому не нужных, даже никому не известных, — я холодею от ужаса. Я становлюсь на колени и молюсь, молюсь и говорю Богу: если нужна жертва, так возьми меня, но дай людям радость, дай им покой, дай им наконец забвение. Господи! Быть таким всемогущим!..

Савва . Да.

Липа . Я читала про человека, которого клевал орел, и мясо за ночь у него вырастало. Если бы мое тело могло стать хлебом и радостью для людей, я согласилась бы жить вечно и вечно в страданиях кормить им несчастных. Здесь в монастыре скоро будет праздник...

Савва . Знаю.

Липа . Тут есть икона Спасителя с трогательною надписью: «Приидите ко мне все труждающиися и обремененныи...»

Савва . «...И Аз упокою вы». Знаю.

Липа . Она считается чудотворною, и ты пойди тогда посмотри. Точно река притекает к монастырю, точно море подходит к его стенам — и все это море из одних человеческих слез, страданий, горя. Какие уроды, какие калеки! Я потом хожу как сумасшедшая, я во сне их вижу. Есть такие лица, с такою глубиною страдания, что их никогда не забудешь, сколько ни живи. Ведь я прежде была веселая, Савва, пока не увидела всего этого. Здесь каждый год бывает один, по прозвищу царь Ирод...

Савва . Он уже здесь. Я видел его.

Липа . Да, видел?

Савва . Да. Лицо трагическое.

Липа . Он давно, в молодости еще, убил как-то нечаянно своего ребенка и с тех пор все ходит. У него ужасное лицо. И все они ждут чуда...

Савва . Да. Есть кое-что похуже неизбывных человеческих страданий.

Липа . Что?

Савва (небрежно). Неизбывная человеческая глупость.

Липа . Не знаю.

Савва . А я знаю. Ты здесь видишь только клочок жизни, а если бы ты увидела, услышала ее всю... Первое время, когда я читал их газеты, я смеялся и думал, что это нарочно, что это издается в каком-нибудь сумасшедшем доме, для сумасшедших. Но нет, это серьезно. Это серьезно, Липа! И тогда моей мысли стало больно — невыносимо больно. (Прижимает пальцы ко лбу.)

Липа . У тебя болела голова?

Савва . Нет. Это особенная боль, ты ее не знаешь. Ее знают немногие. И испытать ее — все равно что пройти сквозь смерть: все остается по ту сторону. Я, Олимпиада Егоровна, видите ли, умер однажды — умер и воскрес.

Липа . Ты говоришь загадками.

Савва . Разве? А мне кажется, так просто. Только вот что немного странно: почему так жаждете вы все воскресения Христа? Хорошо, конечно, если Он придет с медовым пряником, а если вместо того Он бичом по всей земле: вон, торгующие, из храма!

Липа (удивленно). Как ты говоришь про Христа!

Савва . С большим уважением. Но дело не в этом, а в том, видишь ли, что вот тогда я и решил — уничтожить все.

Липа . Что ты говоришь?

Савва . Ну да, все. Все старое.

Липа (в недоумении). А человека?

Савва . А тебе человека жалко? Останется, не бойся. Ему мешает глупость, которой за эти тысячи лет накопилась целая гора. Теперешние умные хотят строить на этой горе, — но, конечно, ничего, кроме продолжения горы, не выходит. Нужно срыть ее до основания — до голой земли. До голой земли — понимаешь?

далее