Очерки и фельетоны. Писатели.

1 :: 2

ДРАМАТУРГ

— Ваша драма, почтеннейший, прекрасна, поверьте моему слову. Но, вы знаете — условия сцены...
Драматург (мрачно). Переделать?
— Вот, вот. Кончик, знаете, изменить бы. Там у вас барыня умирает, этакая почтенная барыня, даже жалко, ей-Богу... А вместо нее ухлопайте вы эту, как ее, черта...
— Сумасшедшую?
— Вот, вот. Какого черта, на самом деле! Пожила, и довольно.
— Да как же я ее ухлопаю ни с того ни с сего?
— Голубчик! При вашем таланте...
Драматург задумывается и что-то мрачно вычисляет по пальцам. На десятом пальце он останавливается и спрашивает:
— А... а того... деньжонок вперед не дадите? Мне, собственно, не нужно, но так уже принято. Тогда и старуху ухлопаю.
— Все, конечно, получите, о чем говорить, о Господи! Только если вы согласны ухлопать эту, как ее, черта, то, батюшка! (хлопает по коленке) нельзя ли весь пятый акт побоку?
— Побоку?
— Ну, на что он? Пятая спица в колеснице, да и только. А кстати, и заглавие бы другое...
— Другое?
— И уже если вы хотите, чтобы действительно вещь — выкиньте вы совсем этого адвоката.
— (С ужасом.) Героя-то?
— Ну какой он герой. Кукла фарфоровая, и больше ничего. А также устройте-ка вы в первом акте пожарчик.
— Пожарчик?
— Или нет... Батюшка, какой я придумал вам великолепный сценический эффект! Какой эффект! Тридцать лет думай, не придумаешь. Ах, какой эффект!
Бегает по кабинету и, остановившись перед зеркалом, делает себе ручкой. У драматурга разгораются глаза. Он затворяет плотнее дверь, опускает драпри, опускает огонь в лампе и шепчет:
— Говорите.
— (Шепотом.) В третьем акте героиня, как ее, черта... рожает. (Сжимает руку.) Но рожает на сцене!
— ?!!
— Да, да! И притом — троешку!
Драматург (шепотом). Она не замужем.
— (Шепотом.) Ничего. Понимаете, она родит за сценой, а на сцене цыганское пение: «Ночи безумные» или в этом роде. А когда она родит третьего и, по-видимому, собирается еще, ее муж...
— (Шепотом.) У нее нет мужа.
— А, черт! Что вы, дочь, что ли, выдаете! Так вот ее муж хватается за волосы, качает головой, вот так, и говорит: «Вот тебе клюква!» Или нет, это неудобно. Что бы он такое сказал? «Быть или не быть»... Да придумайте же!
Драматург (растерянно). Не могу.
Получив обещание денег, драматург приходит домой и садится за работу. В продолжение ее горько плачут: правда, жена драматурга, талант драматурга и различные поставщики драматурга — дровяник, портной, лавочник. Пятый акт отброшен, старуха ухлопана, адвокат-герой лишен практики, но с родами драматург ничего поделать не может.
Так — и несет.
— Голубчик! В этом и будущем сезоне поставить не можем. Вот годика через три-четыре.
— А того... ну да как их... вообще, как принято: деньжонок?
— Голубчик! Откуда? Рад бы душой...
Здесь, собственно, начинается драма.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Старый чиновник. Вы, если не ошибаюсь, драматург?
Драматург . Так точно, ваше высокопревосходительство.
Старый чиновник. Э... ставили что-нибудь?
Драматург . Пять драм, ваше высокопревосходительство.
Старый чиновник (мило шутит). И все провалились. Э... сходите к средних лет чиновнику.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Средних лет чиновник . Гм... еще драму?
Драматург . Так точно, ваше высокородие.
Чиновник . Гм... и охота вам писать их, не понимаю! Сходите к молодому чиновнику.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Драматург (простирая руки). Ваше... господин хороший: жена, дети, драма...
Молодой чиновник (так далеко закидывает голову назад, что видит просителя у себя между ногами). Какой вы назойливый! Сказал — прочту, и прочту!
Драматург . Да ведь уже год.
Молодой чиновник . Ах, Боже мой! Вы думаете, вы один? Вас тысячи, милейший мой, и все просят. Нужно быть терпеливым... и приличным. До свидания.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Первый актер . Да, да, обязательно. Будьте спокойны.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ, ШЕСТОЕ... ПЯТНАДЦАТОЕ
Девятый актер . Да, да, обязательно. Будьте спокойны.

ДЕЙСТВИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Первый актер . Извините. Раз вы позволили себе с вашей... дррамой быть у Поцелуйчикова 3-го, я, Чесоткин 1-й, ничего сделать для вас не могу. Извините-с.

ДЕЙСТВИЕ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЕ
Десятый актер . Извините. Раз вы позволили себе быть у этой свиньи, Чесоткина 1-го, я, извините...

ДЕЙСТВИЕ ТРИДЦАТЬ ПЯТОЕ
Антрепренер . Драмку принесли? Не требовается.
Драматург . Хорошая драма.
Антрепренер . На какой сюжет?
Драматург рассказывает.
Антрепренер . С кого переделали?
Драматург . Своя. Оригинальная.
Антрепренер (с негодованием). Этакая дрянь, да еще свое! Не требовается. Ну, чего стал? Тебе говорят, не требовается. Иди, иди, не проедайся. Много вашего брата шатается. И куда лезут! (Задумывается и икает.)

АПОФЕОЗ
Душа писателя стремится вверх, но ее не пускают.
Сверху говорят:
— А ты что сделал со своим талантом? А ты что сделал со своей душой?
Снизу поставщики держат за ноги и кричат:
— Нет, дозвольте. Так нельзя — сперва по счетцу, пожалуйте. А то этак всякий умирать станет. Где городовой? Г. городовой, будьте великодушны, войдите в наше положение... Вот этот самый господин под предлогом скончания живота, а заместо того единственно от ихнего паскудства и необразованности...
Городовой (безнадежно). Осади назад. Публика!

ТОЖЕ ДРАМАТУРГИ

Коля и Вася завтракают.
Квартира роскошная, с портретами Островского к разбойника Чуркина.
Одеты драматурги с иголочки (нижнее белье шелковое, не хуже, чем у этуалей), благоухают духами, едят с серебряной посуды, но, по непривычке к деликатному обхождению, действуют пальцами.
При каждом по льстецу.
Коля (развалясь и ковыряя в зубах вилкой). Выпить шампанского, что ли?
Вася (икает). Над-доело. Квасу клюквенного!
Умолкают и блаженствуют.
Льстецы жарят хором:
— Знаменитая пьеса их милостей «В хвост и в гриву» имела колоссальный успех как на столичных, так и на провинциальных сценах. Приходилось около театра городовых ставить, а после того полпублики у мирового судит.
Вася и Коля мурлычут.
Льстецы (продолжают). А сборы были такие, что все прочие писатели с зависти полопались и инсинуации стали пущать, а те, кои не писатели, в одном месте побили их милость палкой...
Коля . Довольно. Вася, скажи, чтобы лошадь заложили.
Вася . Зачем, Коля?
Коля . Так. Пусть стоит у подъезда. (К льстецам.) Иди вон. Нам нужно творить. Твори, Вася.
Вася закрывает глаза и несколько минут творит. Затем докладывает:
— Вот что шепнула мне муза... Переделай ты, говорит, в пьесу роман Марселя Прево «Полудевы»...
Коля (облизываясь). Ах, какой роман. Там этих... подробностей столько, что ах, Боже мой...
Вася (гордо). Я уже плохой вещи не напишу. А после «Полудев» оригинальную пьесу напишем. Тут в одном купеческом семействе скандал случился, ворота дегтем вымазали, там мы этот случай и пустим. Всю Москву соберем.
Коля (печально). Ах, Вася, никак ты не можешь усвоить себе задач истинного искусства. Прекрасное должно быть величаво...
Лакей (в ливрее, докладывает). Антрепренер пришли.
Коля . Скажи, чтобы подождал. Дай ему там рюмку водки или чего-нибудь.

Лакей уходит.

Сколько их шатается, это удивительно. Не понимают, что нельзя насиловать свободного творчества. Так вот, Вася. Нельзя брать в основу пьесы скандал... который известен одной Москве. У провинции есть свои интересы, и игнорировать их, мы, служители святого искусства, не имеем права.
Вася . Как же быть?
Коля . Подождем такого всероссийского скандала. А пока осуществим идею другой оригинальной пьесы. Это, знаешь, пришло мне ночью, когда весь мир спал и ничто не мешало свободному полету творческой фантазии...
Вася (почтительно). Ты талант!
Коля . Действие будет происходить в доме терпимости. Да, да. Ты поражен? Ну, конечно, будет торжествовать там добродетель — это необходимо, Вася, в наш развращенный век, — но суть не в этом. Главное, мы дадим полную картинку тамошней жизни. Как девицы едят, спят и принимают гостей. Это интересно и высокопоучительно. И мы будем, Вася, реалистами, строгими реалистами, никаких там фиговых листков, прикрытий. И мы выведем хорошенькую девочку, которую покупает купец. Конечно, он ее не купит, но зритель будет все время в напряженном состоянии...
Вася . Воображаю. Коля, ты — гений!
Коля . Ну, полно! Ты тоже талантлив. (Звонит лакея.) Позови сюда антрепренера. Да скажи, чтобы ноги вытер.

РЕПОРТЕРЫ

Репортер-аристократ . Имеет на службе у себя массу мелких репортерчиков. Сам разъезжает (на лихаче или собственной лошади) по «Славянским базарам» и проч. Пользуется влиянием. Приемлет, ежели за делом. А ежели без дела — тоже приемлет. «Зарабатывает» больше, чем любой известный писатель... Часто безграмотен, но случается, что и грамотен. Тогда «влияет» статейками, которые пишет по мере надобности.
Репортер-разночинец . Бегает по городу с утра до ночи. Не прочь подпоить приятеля-репортера и стащить у него сенсационную заметку. В общем — труженик и зарабатывает прилично.
Репортер-богема . Вечно пьян и имеет вид лунатика. Пробовали отрезвлять, но тогда начинает немилосердно врать. Одет по-немецки, но грязен. Пишет заметки: «Кровавая дама». Специально занят вопросом о пожарах и подкидышах. Об одном таком самарском репортере существует история: захотел репортер жениться и, денег ради, стал приносить такую массу подкидышей (т. е. заметок), что редакция потребовала доставлять вместе с заметкой и самого подкидыша, а чтобы он дважды не утилизировал одного и того же младенца, ставить на принесенных редакционные штемпеля.
Театральный репортер . Разновидность. Принадлежит скорее к типу репортера-аристократа. Ежели честен, живет неважно, а ежели нечестен, пишет красивым актрисам письма: «Если вы, сударыня, не придете на свидание, то я вас со света сживу»... И сживает. Действительный творец (театральных, преимущественно оперных) знаменитостей. Раз сто повторит: «Такой-то — любимец публики». Публика начинает чувствовать, что действительно — любимец.

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ

Бескорыстное и злополучное существо. Зарабатывает мало, а бьют его, как котлету. Тысячами способов преследует его глухая провинция: доносами по начальству, анонимными письмами и угрозами, выживанием с квартиры, отказом в лавке отпускать продукты. И все-таки он пишет — незаметный герой прессы.
/ Очерки и фельетоны.